Языковая политика Франции и социолингвистические процессы

Мы рассмотрим, как эта государственная политика вступает в противоречие с политиками других акторов (международных инстанций, региональных элит), а также как она повлияла и продолжает влиять на языковые практики самых отдаленных территорий – заморских департаментов.

История становления государственного моноязычия восходит во Франции к указу короля Франциска I, известному как Ордонанс Виллер-Котре (Ordonnance de Villers-Cotterêts 1539 г.), предписавшему составлять и распространять все постановления, судебные решения и иные официальные документы «на родном французском языке и никак иначе».

В первую очередь эта мера, преследовавшая цель преодоления феодальной раздробленности и укрепления королевской власти, была направлена на вытеснение латыни – господствовавшего в то время языка письменности, юриспруденции, науки, культуры, образования и, конечно, Церкви.

Однако выбор парижского варианта среднефранцузского, на котором говорило в то время лишь незначительное меньшинство населения, на роль «родного французского языка» предопределил упадок множества других «родных языков» подданных французского короля.

В то же время, исследователи отмечают, что языковая политика при Старом режиме была достаточно гибкой, стремясь обеспечить политическое единство без искоренения культурного многообразия (Le Pourhiet 2001: 208), да и сам французский язык, дабы утвердиться в своем новом качестве официального и государственного, нуждался в унификации и стандартизации.

Этому способствовало, в частности, создание в 1635 году, т.е. почти век спустя, Французской академии. Поначалу это был кружок молодых литераторов, поставивших перед собой задачу доказать, что на французском языке можно выразить все, что прежде выражалось лишь на латыни или греческом, а следовательно – что этот язык вполне пригоден для создания художественных и философских произведений, и использование его должно распространиться на все сферы познания.

Один из 40 первых членов Академии, Пьер Брадэн, сформулировавший эту задачу в своей речи перед собратьями, предрек, что ее выполнение «обессмертит их имена, впишет в историю их век и прославит их отечество»

Неслучайно инициатива членов кружка была горячо поддержана кардиналом Ришелье, превратившим его из приватного клуба в государственную институцию. Отныне и впредь Французской академии будет отведена важная роль в совершенствовании и сохранении национального языка, который надлежало сделать ясным, простым, понятным и логичным (а для этого – очистить от просторечных выражений и диалектизмов), а также в установлении единых официальных норм орфографии и грамматики.

Но только с провозглашением Третьей республики были предприняты по-настоящему решительные усилия, направленные на изменение этой ситуации – речь идет в первую очередь о так называемых законах Жюля Ферри (1881–1882), сделавших образование не только светским, всеобщим и бесплатным, но и исключительно франкоязычным: обучение на местных языках, низведенных до статуса «наречий» (patois), было запрещено. Результат на сей раз не заставил себя долго ждать: уже к 1914 году число крестьян, совсем не говорящих по-французски, не превышало сотню тысяч.

Первая мировая (Великая, как ее называют во Франции) война и связанные с ней перемещения и смешение населения (в том числе массовая урбанизация и исход из села: население Парижа достигло к 1921 г.  исторического максимума в 2,9 млн. чел. и удерживалось на этом уровне вплоть до начала второй мировой войны) фактически довершила языковую унификацию. Начиная с 1920-х гг. распространению нормативного языка по всей стране способствуют также радио, звуковое кино и, позже, телевидение.

В результате к середине ХХ века положение французского языка настолько упрочилось, что авторам Конституции Пятой республики даже не пришла в голову мысль о необходимости прописывать его официальный статус.

Первая строка («Языком Республики является французский») была добавлена ко второй статье Основного закона 1958 года только… в 1992 году, вместе с другими изменениями, связанными с подписанием Маастрихтского соглашения.

По мнению некоторых авторов, эта поправка была принята с единственной целью – противостоять нашествию английского (Le Pourhiet 2001: 209; Rey 2008: 119)¹. Во время голосования Министр юстиции даже специально заверил депутатов, что ее принятие никоим образом не скажется на положении региональных или территориальных языков (Sour 2005).

Однако в том же 1992 году была принята Европейская Хартия региональных языков и языков меньшинств, отказ Франции от ратификации которой обосновывается именно ссылкой на препятствующую этому конституционную норму.